Шрифт:
Закладка:
– Я бы и вам рекомендовал надеть защитное снаряжение, – посоветовал Андреас. – Мало ли что может случиться… По крайней мере, я знаю, что неподалеку отсюда промышляет шайка сирийцев. А с ними у меня уговора нет. Поэтому надо быть настороже.
Себальд улыбнулся и вежливо поблагодарил проводника. Тот не заметил, что рыцари уже в кольчугах, которые скрывали плащи.
Что касается Горста и Хаго, то они ехали налегке, зато вооруженные до зубов. У Горста, кроме лука, его любимого секача и копья-контариона, которое носилось за спиной, был еще и моргенштерн. А Хаго добавил в колчан десяток арбалетных болтов и прицепил к поясу скрамасакс, купленный по случаю, длиной чуть больше локтя; это кроме кинжала.
Потянулась дорога. Лошади шли споро, временами переходя на рысь, – когда дорожное полотно позволяло. А оно местами было изрядно выщерблено, в кочках.
Дорогу мостили еще римляне, но у василевсов ромеев, несмотря на огромные богатства, спрятанные в казне, до дорог руки не доходили. Они вполне справедливо считали, что дороги еще прослужат минимум тысячу лет. Тем более что мостились они только возле городов, а дальше покрывались песком, щебнем и гравием. Оставалось лишь засыпать образовавшиеся ямки и глубокие колеи.
Но стратиги, главные должностные лица фем[82], экономили на всем. Так что им было не до дорог, особенно тех, что находились далеко от Константинополя.
Хаго чувствовал себя превосходно. Он даже не следил за дорогой, а больше глазел по сторонам. Его умная берберийская лошадка, в отличие от рыцарских коней, сама, без понуканий и поводьев, выбирала удобный путь без рытвин и осыпей. Когда было нужно, она переходила на рысь, а иногда даже срывалась в галоп, и тогда ветер приятно свистел в ушах Хаго, и ему казалось, что он парит высоко под облаками.
Все складывается так, что лучше и не придумаешь! – билась в голове мальчика радостная мысль. Мало того, что он достиг желаемого и вскоре окажется у цели своего путешествия, притом за счет рыцарей (кошелек Хаго не сильно похудел за дорогу, что не могло не радовать юного воришку), так еще его взял на службу рыцарь в качестве пажа! Это могло быть началом большой карьеры, о которой даже не мог мечтать бездомный сирота.
«А что касается херра Альдульфа и его задания, то это мы еще посмотрим», – думал Хаго. Несмотря на привязанность к скупщику краденого, мальчику не хотелось возвращаться в свой прежний мир, полный тревог и опасностей. Ведь в конечном итоге его жизненный путь может быть очень короток – до городской виселицы.
Но зачем ему это? Он уже пригрелся под крылом Себальда, который относился к нему неплохо, освоился со своими обязанностями, накормлен досыта, напоен, одет, обут, как дворянин, – чего еще желать лучшего?
И только одна мысль как заноза торчала в голове – «Изумрудная скрижаль». Что, если рыцари и впрямь ее отыщут? Как тогда поступать? Над этой проблемой Хаго давно размышлял. Но на ум так ничего и не приходило. Совесть у юного воришки была гибкой, и, конечно же, она не замучит его, когда он обворует своего господина. Однако как быть дальше?
Хаго не сомневался, что его знаний не хватит, дабы разобраться в том, что написано в «Изумрудной скрижали». Поэтому придется обращаться к какому-нибудь книжнику. А это уже очень плохо. Ученый муж может потребовать и свою часть от будущих прибылей. Или, что еще хуже, наймет убийцу, который отправит Хаго на тот свет. Юный воришка уже научился разбираться в людях и знал, что жадность людская не знает границ и от грамотности и степени учености не зависит.
Digressio VI. Книга Мертвых
Усталость и опустошенность. Это состояние преследовало Тота-Джехути уже долгое время. Не помогали ни лекарства Первых богов (а их осталось очень мало, всего ничего), ни ухищрения лучших лекарей Та-Кемет, которые умели готовить составы, поддерживающие организм. Только маковое молочко добавляло энергии и сил, но Тот знал, что это чревато пагубными последствиями для ума и в конечном итоге для физического, а главное – психического здоровья.
Залы Аменти встали перед ним, как неизбежный приход «ахет» – половодья Приносящей Ил. Хапи пережил всех богов, он практически вечен (по крайней мере, в этом жизненном цикле) и неумолим. Точно так же неумолим зов Залов Аменти. Все живое на Земле имеет свое начало и свой конец. Даже божественное происхождение не дает право существовать дольше, чем определено Шаи – Судьбой.
Судьба человека начертана в безмерном пространстве Космоса со дня рождения, и годы его жизни сосчитаны наперед. Но человек – это одно, а божественная сущность – другое. Боги могут пересматривать уже принятые решения о судьбе того или иного человека в зависимости от своей милости или немилости.
Но Шаи богов строго определена. Иначе в мире наступит Хаос, потому что невозможно планировать будущее и исполнять намеченное, не зная точно, когда придется предстать перед Осирисом, владыкой загробного мира и судьей душ усопших, после того как Гор и Анубис взвесят сердце упокоившегося бога.
К сожалению, Тот не мог знать, что назначила ему Шаи. Ведь он не был богом. Тот-Джехути предчувствовал скорый уход в Залы Аменти, – божественная сущность давала о себе знать даром предвидения, – но день и час этого события определить не мог. Поэтому он торопился. Нельзя было оставлять незаконченной «Скрижаль» и не дописать труд всей своей длинной жизни – «Рау ну пэрэт эм хэру»[83].
Тот-Джехути в истовом порыве вскинул руки к нарождающемуся Солнцу-Ра и начал напевно читать свой же гимн в его честь:
Слава тебе, пришедшему в этот мир!
Хапра-Возникший, мудрый творец богов,
Ты, на престол воссев, озаряешь свод темного неба
и богоматерь Нут,
Что простирает руки, верша обряд,
почести воздавая царю богов.
Город Панополь славу тебе поет.
Соединив две равные доли дня,
Нежит тебя в объятьях богиня Маат,
Что воплощает Истины ровный свет.
Ра, ниспошли же доблесть, премудрость, власть,
Душу живую в плоть облеки, чтоб я
Гора узрел на розовых небесах!
«Гор, как мне не хватает тебя, о великий! – сокрушенно думал Тот, направляясь в „Дом жизни“. – Я не могу, не имею права оставить людям „Скрижаль“! Пока не могу. Люди еще не достигли того уровня развития, который необходим для усвоения понятий, изложенных в этом труде. Отдать